Полведра студёной крови[СИ] - Артем Мичурин

— Не так быстро, — осадил бойкую менялу Ткач. — Я же сказал, нам нужны жратва и кров, на первое время. Нас в твою глушь, между прочим, не ветром занесло. На своих двоих по сугробам хуярили. Пожрать дай и отдохнуть с дороги, а там уж и о делах поговорим.

Карлица с подозрением крякнула и, после недолгих раздумий, кивнула:

— Ладно. Но соль вперёд, — протянула она раскрытую ладонь, которую я по недоразумению хотел пожать, но старушенция отдёрнула пятерню и настойчиво потрясла узловатым пальцем в сторону мешочка: — Соль!

— Как скажешь, — отсыпал я щепотку.

Карлица, получив желаемое, лихо ускакала из комнаты и вернулась через минуту, облизывая ладонь.

Честное слово, я слышал, как её язык скребёт по мозолям, едва не сдирая их.

— Вам этот, — указала карлица на один из чугунков. — Плошки здесь, спать там, — сдёрнула она со стены линялую волчью шкуру и открыла дверь.

— В кладовке, что ли? — возмутился Ткач.

— Плохо? Улица там, — уверенно парировала старушенция. — И я вас запру.

— Стоп-стоп, — вмешался я в беседу. — Так мы не договаривались.

— Жратва и кров, — резонно напомнила карлица. — Вы их получите. Я живу одна, в лесу, и я — не дура, — из-под тряпья показалась пара воронёных стволов. — Живо взяли и пошли!

Ткач одарил меня многозначительным взглядом.

— Ладно, — примирительно развёл я руками, ища полотенце, чтобы ухватить горячий чугунок. — Будь по-твоему. Но учти, что цена на соль только что поднялась вдвое.

Воинственная бабуся крякнула, однако слабины не дала.

— Не ожидал от тебя, старая, такого свинства, — посетовал Ткач, снимая с полки посуду.

— Иди-иди, молодой.

— Ты ж понимаешь, что этот твой засов улетит с первого выстрела? — поинтересовался Алексей, когда задвижка на двери клацнула, ложась в пазы.

— Выстрел разбудит, я выстрелю, — донеслось снаружи.

— Да у тебя, небось, и порох-то отсырел давно, и капсули сгнили.

— Сунься — узнаешь.

— Чёртова карга, — сдался Ткач.

Глава 21

В кладовке было темно и зябко в сравнении с протопленной избой, но, всё же, куда лучше, чем на улице. Я нашарил в подсумке зажигалку и запалил лучину, торчащую в прибитом к стене светце. Огонёк, отразившись от воды в широкой миске, что стояла на полке ниже, заплясал по стенам и потолку. Кладовка, четыре на два метра, была заставлена корзинами сушёных грибов, лука, любимого Ткачём чеснока и орехов. Всё это гастрономическое великолепие наполняло воздух густым щекочущим ноздри ароматом, отчего и так зверский аппетит сделался нестерпимым.

Перетащив несколько корзин в дальний конец кладовки, мы освободили две скамьи, и приступили к трапезе.

В выделенном нам от хозяйских щедрот чугунке оказалось тушёное мясо с картошкой. Судя по костям — заячье.

Сожрав свою порцию, Ткач довольно рыгнул и отхлебнул из фляги.

— Будешь? — крякнув, протянул он мне пойло, от паров которого в моём носу тут же погибла половина рецепторов.

— Из тех канистр?

— Этиловый. Семьдесят градусов.

— Плесни чуток, — подставил я кружку. — Всё, хорош.

— Ну, за крышу над головой, — предложил Алексей тост.

— И за плечи под головой, — ударил я кружкой о подставленную флягу. — Ух! Дьявол… Ты себе так язву наживёшь.

— Ага. Успеть бы. Слышь, старая! — двинул Ткач носком ботинка в запертую дверь. — Не спишь ещё?

— Чего надо? — донеслось снаружи.

— Тебя звать-то как?

— Это зачем? — ответила хозяйка вопросом после долгого молчания.

— Да поболтать с тобой хотел. Вредно на полный желудок спать ложиться.

— Не помню.

— Как так?

— Давно не звал никто. Давно не говорила.

— Сколько ж тебе лет, что и имени своего не помнишь?

— Живу пока. Значит, не слишком много.

— Хе, до маразма не дожила — и то дело, — усмехнулся Ткач. — Ну, а как оказалась тут, в тайге одна?

— Как отца с матерью из города погнали, так и оказалась.

— Из какого города?

— Не помню.

— А погнали-то за что?

— За меня. Другая была, не как остальные. Люди не любят других. Хотят, чтобы все одинаковые. Чтобы все красивые.

— Жертва ксенофобии, — вынес я экспертную оценку. — А что забрались так далеко? Здесь и городов-то поблизости нет.

— Отец охотник был. Месяцами тут пропадал. Хорошее место, богатое на дичь. Сюда и перевёз нас. Подальше от одинаковых.

— Хм… Насколько я успел заметить, в здешних городах отбросы… прости, мутанты, ну, другие, ты понимаешь, селятся на окраинах, а не забираются в самую жопу.

— На окраине и жили. Выгнали с окраины.

— Ого. И за какие же заслуги?

— Раздавила голову одной одинаковой, красивой. Смеялась надо мной.

— Бабские тёрки, — прокомментировал Ткач со знанием дела. — Только там обычно за патлы таскают, на худой конец — рожу расцарапают. А про раздавленную голову первый раз слышу. Чем раздавила-то?

— Руками, — буднично ответила хозяйка. — Как орех. Не рассчитала.

— Вот чёрт, — невесело усмехнулся Алексей.

— А местные не беспокоят? — решил я осторожно затронуть тревожащую меня тему.

— Местные? — не поняла хозяйка.

— Ну, двухголовые великаны с ручными медведями. Встречала здесь таких?

— А, эти… Я зову их опятами, — засмеялась старуха. — Тонкие, длинные и грибами пахнут. Приходят иногда. Меняемся.

— Меняетесь?! — брутальный голос Ткача сорвался на фальцет от удивления. — Это как?! Они же… Эти твари нас чуть на мясо не пустили!

— Хе-хе, они могут, да. Любят человеков. Глядишь, и меня скоро пустят. Но пока нет. Пока меняемся. Я им корзины плету. Они не умеют. Слишком большие пальцы.

— А что за корзины дают? — полюбопытствовал я.

— Когда как. Молоко, ягоды, орехи… вещи разные, с охотников добытые. Им-то ни к чему, а мне пригодятся.

— Разве охотники сюда забредают? — продолжил удивляться Ткач. — Ну, кроме нас.

— Нет, давно уж не забредают. Опята сами ходят к городам ближе. Охотятся на охотников. Хе-хе-хе.

— Ты ж говорила, у тебя самой отец охотником был, — напомнил я развеселившейся карге. — Как же так? А где взаимовыручка, сострадание, в конце концов?

— Чего?

— Он намекает, что папашка твой в гробу переворачивается от такой коммерции, — подсказал Ткач. — Если есть у него тот гроб. Небось, опята-то твои батяню и употребили?

— Не, — снова засмеялась старуха. — Отец своей смертью помер. На говно изошёл.

— Поясни.

— Дизе… Дизент…

— Дизентерия?

— Точно. Всего себя выдрестал. Чудно. Это помню, а лицо его забыла.

— И не опасаешься так вот рассказывать нам — охотникам — о своём приработке? — осведомился я, страдая от ущемлённого столь наглым образом самолюбия.

— Да какие вы охотники, — без следа доверия в голосе ответила прозорливая хозяйка. — От вас за версту смертью разит.

— И кто же мы, по-твоему?

— Убийцы, бандиты… Почём мне знать? Главное, что у вас есть соль. А у меня — ружьё и сухой порох.

— Дьявол. Я, кажется, влюбился, — раскрыл я душу Ткачу.

— Но зачем вы здесь? — продолжила старуха.

— Ну, — взял слово Алексей, — раз уж ты в людях так охуенно разбираешься, сделай предположение.

— От хорошей жизни сюда не идут. Видать, бежите от кого-то. Или ищете что-то. Если бежите, то зря. Из огня да в полымя. А коли второе, так…

— Договаривай.

— Видала я искателей. Проходили здесь. Да не вернулся никто. Разжевала их тайга. Горы проглотили.

— Кто проходил? — прильнул Ткач к двери, будто ожидал услышать сквозь щель божественное откровение.

— Люди. Злые люди. Много.

— Отряд?

— Может и так. Отряд. Дюжина, не меньше. Ружей много, вещей лишних много. Сгинули все.

— Давно?

— С десяток вёсен назад, или два… Позабыла.

— Значит, дело было по весне?

— Только снег сошёл.

— А откуда знаешь, что сгинули?

— Я много чего знаю, — захихикала старуха. — Давно живу.

— Чего искали?

— Смерти своей, не иначе. Как и вы.

— Э нет, старая, мы тут за другим.

— В сторону Верхней Косьвы шли? — перебил я их непринуждённую беседу.

— Вроде так, — ответила старуха после подозрительно долгой паузы.

— От чего погибли? Только на этот раз давай без хуйни про тайгу и горы.

— Хм. Так известно от чего тут гибнут. Кто в болоте утоп, кто гадюку не приметил, кого звери задрали…

— Это называется — по глупости. Не могли двенадцать человек так подохнуть. Кто-то должен был дойти.

— Куда дойти? — подловила меня карга на слове.

— Куда путь держали.

— Может и так. Только не вертались. Должно быть, и сейчас там живут, — старуха прыснула со смеху, довольная собственной шуткой.

— А в остроумии ты давно не упражнялась, да?

— С кем тут?